В скорлупе

Мы рвёмся вверх из оков, из окопов с яростным рёвом. Вверх! Вверх! Вверх! Разорвать этот чёртов, проклятый круг - вот наша цель! Наша свобода! Наше дыханье! Наше сердце! Наша душа!
Громким криком разорвать темноту, пустоту. Громким стуком сердца горящего... Стук! Стук! Стук!
Хруст и шелест. Шелест и хруст. Кости ломаются, жилы рвутся, кровь ярым потоком изрыгается из ран отроков. Оковам нас не сдержать! Мы не боимся боли! Бьёмся... И не боимся боле!
Стук! Стук! Стук...

Кап! Кап! Кап... Кап! Кап! Кап...
Всё здесь пыталось свести с ума. Даже странные сны, разжигающую напрасную, бесполезную надежду. Они заперли меня в этом проклятом месте, в каменном мешке. Так они претворили в жизнь своё желание: заставить умереть меня в тяжких мучениях. Камера напоминала изнутри яйцо. Я будто находился в гигантской скорлупе, которую невозможно пробить. Здесь нельзя было выпрямиться в полный рост, лечь и растянуться, потянуться нормально и размять затёкшие плечи и спину. Вот уже который день я лежал в камере, свернувшись калачиком, и всё думал, и думал о чём-то неопределённом. То в голове моей возникали картины из прошлого, то какие-то назойливые, словно слепни в жаркий день у пруда, песни, то размытые очертания лиц, то фантазии, от которых хотелось убежать больше всего, ибо они пробуждали глупую, слепую надежду на лучшее. Я не ел, изредка пил ту вонючую воду, которую мне приносили серые морды за крохотной дверцей.
Всё внутри меня было готово к смерти. Но навязчивая идея о том, что скоро станет лучше, мешала спокойно умереть в этой скорлупе, уйти до того, как каменный мешок раздавит меня. Хотелось выжить из ума, ничего не осознавать вокруг... Но стоило мне приблизиться к безумию, как рассудок начинал отчаянно сопротивляться и погружал в сон, который не сулил ничего хорошего.
Они специально оставили маленькую дырку в самом центре потолка, чтобы из неё текла вода.
Кап! Кап! Кап...
Ритм никогда не менялся.
Я не знал точно, сколько времени пробыл здесь. Может, час, может день, может неделю. Мне было безразлично. Сколько капель ни упадёт, я всё равно сойду с ума от этого мерзкого непрекращающегося звука, вызывающего желание кричать и биться головой о стены. Вода уходила через небольшое отверстие в полу - тёмную дыру для справления нужды. И от маленьких холодных иголочек некуда было деться. Они постоянно попадали на меня, жалили.
Сколько капель мне ещё отмерено в этой жизни?
И под мерный стук я засыпал, ощущая, как ледяная вода желает пробить мою кожу и добраться до лакомых кусочков, скрывающихся под ней.
Скорлупа была подобна гробу... Почему они меня не расстреляли?

За нашими спинами - крылья воли! Мы мчимся навстречу небу и солнцу! Мы Сила! Свобода! Слово! Раны наши зажили, боль растворилась в восторге, память о страшном осталась во мгле.
Мы дышим! Мы любим! Живём!..

Я слушал приближающийся стук двух пар сапог и шелест обёрнутых в тряпки ног. Звон ключей, скрип замка, шелест открывшейся двери. Юный голос взорвался, завизжал. "No! No! No culpable! No!(1) Человек упирался. Послышался глухой удар, стон жертвы и шуршание влачимого тела. Я приник к заслонке на двери, закрывавшую весь обзор, чтобы получше расслышать, что происходит в коридоре. Кто-то крякнул, видимо поднимая безвольное тело паренька, чтобы занести его в камеру. Дверь захлопнулась, ключ повернулся в замке, и снова застучали две пары сапог по каменному полу в такт падающим каплям в моей камере.
Прижавшись к двери, затаив дыхание, я вслушивался, как удаляются шаги. Долго сидел так, ожидая чего-то. Сам не понимал, чего. Прошла, наверное, целая вечность. Казалось, что звук капель сливается в одно монотонное звучание. Безумие вновь подкатывало, и сон начинал одолевать меня, как неожиданно раздался шорох. Едва заметный.
Парень застонал. Видимо, сильно досталось бедняге. Затем послышался вскрик. В его камере, наверное, тоже было темно. И он не мог знать, что потолок в ней очень низкий. Я тоже ударился о скорлупу, когда только оказался здесь. Он быстро привыкнет к тесноте, к округлым стенам и полу, к отсутствию света. Только к холоду и воде привыкнуть невозможно.
Я не хотел выдавать себя, но не смог сдержать свой чахоточный кашель.
-Quien es?(2) - перебил мои надрывы дрожащий то ли от страха, то ли от холода молодой голос. Я молчал, затаившись, словно внезапно выдавший себя шпион.
-Quien aqui?(3) - осторожно, будто ощупывая тьму камеры голосом, произнёс парень. - Кто aqui? - он пытался спросить на русском, надеясь на ответ.
Капли не давали мне сосредоточиться. Я только хотел понять, почему у меня так сильно бьётся сердце. Не мог справиться с волнением и внезапно появившейся дрожью.
-Como usted nombre?(4) - я вздрогнул от собственного голоса, будто слышал его впервые. Он был хриплым, плохо слушался. Получился едва слышный шёпот.
-Как вас зовут? - повторил я на родном языке юноши. На этот раз получилось слишком сурово. Голос мой не был способен на мягкость. Болезнь и пережитое мною за последние дни сделали своё.
-Алехандро, - голос мальчика всё также дрожал.
Больше мне нечего было спрашивать, и я отполз от двери.
-Они убьют меня? - спросил он. И я буквально почувствовал, как сквозь щели в камере проникает этот неповторимый тошнотворный запах смерти, заставляющий бросаться в панике на стены каменного мешка. Я не раз чувствовал его с тех пор, как очутился в этом проклятом месте. Но пришлось сдержать себя и на этот раз. Я просто закрыл глаза и глубоко вдохнул. Закашлялся от резкого вдоха.
-Господь с тобой, - ответил я спокойно, когда очередной приступ отпустил. Мне казалось, что действительно сказал спокойно. Глаз я не раскрывал - боялся увидеть что-то страшное во тьме. Только слушал, как синхронно падают капли в наших камерах.

Расставить руки, словно крылья! Обратиться ликом к солнцу, к небу! Уйти от жутких мук и страхов! Уйти от пустоты и тьмы! Взмыть ввысь, взлетать и петь так громко и так сильно, как никогда не пел! И голос звонкий и красивый льётся. И воздух свежий и прохладный, ароматный целует раны. Освобождение! Свобода!
А голос громкий рвётся из груди. Восторг овладевает сердцем! О! Этот голос так прекрасен и так лёгок! Он озаряет светом мир. Я приближаюсь... приближаюсь... приближаюсь...

Громкое пение мальчишки разбудило меня. Его песня гремела повсюду. Она заглушала стук капель!
Сердце моё готово было выпрыгнуть из груди. Боже! Как он пел! За одну только песню можно было бы смело идти на смерть. Это был гимн. Но я не слышал такого никогда, хотя побывал во многих странах. Половину слов невозможно было различить из-за эха. Но я вслушивался, вжимался в дверь, жадно глотал каждый звук. Голос связал меня по рукам и ногам. Он звенел везде. Накатывал волнами на двери камер, останавливал воду, капающую с потолка, заставлял скорлупу трещать. Будто жизнь задвигалась в яйце и решила раньше срока выйти на свет. Горячие слёзы заливали моё лицо. Я закусил кулак от той боли в груди, что пробудилась во мне. Даже пытка водой и сны так не мучили меня, как сейчас этот мальчик.
Песня гремела повсюду, отражаясь от холодных каменных стен, руша все оковы. Я закрыл глаза, чтобы увидеть, наконец, свет. И я видел синее небо, янтарное солнце, заходящее за край реки. Я был молодым.
Помнится, в жару мы с мальчишками ходили купаться на реку. Она была широкой и спокойной. Мерно несла свои воды средь степей. И мы прыгали в воду с маленького утёса. Брызгались, плескались, визжали от восторга, топили друг друга. Снова забирались на утёс и снова прыгали "солдатиком", зажав нос пальцами. Наши коричневые обласканные солнцем спины и почти белые от ярких лучей головы мелькали в воздухе и скрывались в ласковых синих водах. Прошло несколько лет. Когда пришлось уехать из деревни, я долго смотрел вслед удаляющейся реке... Я больше никогда не видел её.
Дал себе клятву тогда, что вернусь...
В коридоре послышались быстрые шаги. Чёткий стук сапог, перекрывающий пение мальчика. Алехандро тут же замолчал и испуганно вскрикнул. Но больше ни единого громкого звука не издал, даже когда они били его. Только тихие стоны от ударов доносились до моих ушей. И эти стоны разрывали мне душу также сильно, как и пение.
-Ничего. Посидит здесь лишний денёк, - с усмешкой произнес чей-то хриплый довольный голос. Мерзкий смех в другом конце коридора резал слух.
Боже! Как медленно течёт здесь время! Сколько же я сижу здесь?

Я прыгаю и лечу! Чувствую такую лёгкость! Такую незабываемую лёгкость! И захлёбываюсь восторгом! И зависаю в воздухе... Я просто зависаю в воздухе и не могу ничего поделать с этим. Я кричу! Кричу! Кричу! Но никто не откликается на мой зов. Всё замерло. И восторг замер, не накатывает больше, а встал поперёк горла. Не даёт дышать! Дышать! Воздух! Я задыхаюсь! Я задыхаюсь! Хрип... Только хрип... Ритм сбился!

Кашель вернул меня в эту реальность. Я понял, что уже не в состоянии самостоятельно просыпаться ото сна...
-Эй! - тихо окликнул меня Алехандро.
-Да, - я отвечал без колебания.
-У тебя чахотка?
-Да.
-Моя мать умерла от чахотки... - голос был полон горечи.
-Как ты, парень? - отважился я на вопрос. - Они, наверное, здорово тебя обработали...
-Нос, кажется, сломали, выродки, - прошипел он. - А так всё цело, только болит очень.
-Здесь нельзя петь. И говорить тоже.
-Мне было наплевать, - голос юноши задрожал от странного напряжения.
Я ничего не ответил. Моё положение уже не могло ухудшиться. Но инстинкты заставляли быть осторожным. Здесь никому нельзя доверять. Даже себе.
-Эй! - снова окликнул мальчик после нескольких ударов капель - Тебе понравилась песня?
Я немного подумал, прежде чем ответить.
-Да. Красивая...
-Я сам написал, - в голосе Алехандро звучали нотки гордости. Такой же довольный, отец хвалится хорошей учебой своего чада. Мальчик ждал моего ответа.
-Молодец... - без всякого выражения произнёс я.
Больше мы не разговаривали.

Я застыл, словно камень, не мог шевелиться. Я боялся, боялся, боялся, боялся!
Раны горели. Раны болели. Лёгкие жгло пламенем адским. Муки! Я не мог шевелиться...
Свет ослепил очи мои. И погрузил мир весь во тьму...
Ночь! И страх! Сердце сломалось... И стук! Стук! Стук!
Тело копьё пронзило. Боль! Льётся кровь. Страх!
Нет сил взмыть ввысь. Нет сил петь песнь. И полететь... полететь... полететь...

-Как тебя зовут?
-Иван. Хуан, по-вашему, - мне уже было наплевать на осторожность. Я чувствовал, что скоро придёт мой час, и мальчик был единственной отрадой в каменном мешке.
Мы опять молчали. Мне стало совестно за то, что я так холодно похвалил Алехандро, незаслуженно бесстрастно из-за собственной трусости.
-Твоя песня... - голос плохо слушался меня, слабел, - самая замечательная из всех, что я когда-либо слышал... Таких песен мало, но силы в них много. Жаль, что она не смогла побороть мой недуг.
Юноша не торопился с ответом, обдумывал, что сказать.
-Эту песню я посвятил своей матери. Она говорила, что у меня талант... Но она умерла. А кроме неё у меня больше никого не было. Меня взял работать в газету её старый знакомый... Я напросился с одним корреспондентом в командировку. Точнее, я увязался за ним... Потому что меня никто не пускал. Мы попали в плен. Больше я его не видел... Меня посадили сюда, в карцер, только из-за того, что я пел. Я просто запел, чтобы легче было работать киркой... И все прекратили работу, пока звучала песня. Они восторженно кричали в ответ на неё. И потрясали цепями и кирками...
-Ты знал, что так будет, - сказал я с едва заметным укором в голосе.
-Да. Знал, - твёрдо ответил Алехандро. - Кто знает, когда мы увидим волю? Лучше я хоть на миг почувствую себя свободным, чем позволю навсегда умереть надежде на счастье!
Теперь в его словах звучал упрёк. Мальчик будто знал, что творилось у меня в душе, отчего я внезапно почувствовал себя голым и беззащитным перед ним. Я не мог ответить ему на это ничего.
А через несколько минут приступ снова хватил меня. Я харкал кровью. От неё у меня во рту стало мерзко кисло. Я загибался от боли, которая пронзала моё тело. Может, это и не чахотка вовсе? Разве может она быть такой мучительной?
-Иван! - тихонько позвал Алехандро. - Тебе совсем плохо?
Некоторое время я не мог отвечать - пытался отдышаться.
-Отпустила, наконец, зараза, - ответил я. - Я скончаюсь здесь. Меня приговорили сидеть в спецкарцере до тех пор, пока я не сдохну. Всё равно... Либо чахотка, либо эта чёртова вода... Что-нибудь да убьёт меня. Какое сегодня число?
-Одиннадцатое.
-Было десятое, когда я оказался здесь. Значит, второй день...
-Тебе нужно поспать, и станет легче, - озабоченно произнёс Алехандро.
Я горько усмехнулся про себя.
-Вряд ли я смогу проснуться, если засну. Но я действительно устал... от всего... Я засну, но ты меня не буди, даже если я начну задыхаться, - сказал я мальчику.
-Хорошо.
Отодвинувшись от двери, я свернулся калачиком на холодном полу. Ударов капель моё истерзанное тело почти не замечало. Мне хотелось забыться.

Зависнув в воздухе невзрачном, пытался я освободиться от оков. Но ничего не выходило. Я взмолился. И вспомнил песню, пришедшую недавно из неведомого мира. Читал молитву и пел песню про себя одновременно. И голос прокричал: "Освобожденье!"
И ветер вдруг подул невесть откуда. Он подхватил меня, понёс, повёл за крылья по небесам чудесным. Он, словно ангел мой хранитель, уберегал от грозных туч. И он провёл меня путями, ему лишь ведомыми одному. И мягко опустил в траву душистую, пьянящую глубоким ароматом. Дурман! И поле! Без конца и края! Благоуханно поле шмелей, жуков жужжащих и трав, озолочённых солнцем. Я, счастливый, бежал, смеялся. Не мог нарадоваться я. Взлетев на холм высокий, вдруг увидел реку. Широкую, разливистую реку...

Истерический хохот Алехандро выдернул меня из состояния покоя. Мальчишка заливался, давился смехом. Стараясь не шуметь, тыкался лицом то ли в колени, то ли в руки.
-Алехандро, - позвал я его. - Алехандро!
-Ха... Капли... Ха-ха-ха!
-Сопротивляйся! Нельзя так быстро сдаваться! Алехандро... - зашипел я.
Мальчик перестал смеяться.
-Ты не понимаешь... - он готов был снова рассмеяться. - Капли уносят меня в совершенно другой мир. Там я творил свои песни.
-Идиот! Ты сходишь с ума! По-твоему, я не улетал?.. - взорвался я, вспомнив, как мучительно трудно в последнее время просыпаться,
- Ты должен сопротивляться, Алехандро. Иначе ты потеряешь себя. Не слушай капли...
Судорожный вздох, близкий к всхлипу, донёсся до меня.
-Я не могу здесь, понимаешь. Не могу! Я боюсь темноты. Бою-у-усь, - он рыдал.
-Ты лучше пой про себя, пытался успокоить я его.
-Я уже пробовал...
-Нет. Ты сейчас пой. Тихонько. Чтобы слышал только ты. И дыши ровно. Глубоко. Закрой глаза. Так легче, с закрытыми глазами...
Некоторое время мальчик молчал. Во мне проснулась жалость. Нет. Это даже не жалость была, а огромное желание помочь - первое доброе чувство, которое я испытал за последние два года.
-Иван, - Алехандро прервал мои мысли.
-Да.
-А откуда ты знаешь мой язык?
Я не знал, что сказать ему: во лжи не было смысла, в правде тоже.
-Я полиглот. Испанский - второй по счёту иностранный язык, который я выучил после того, как понял, что хочу путешествовать. Тогда мне было... Ох, давно это было. Это отец меня сподобил.
Тут я снова закашлялся. На этот раз потерял сознание. Но мальчик позвал меня обратно.
-Иван, тебе очень плохо?
-Ничего. Справлюсь, - слабо ответил я.
Мне не хотелось говорить с Алехандро о смерти.
-Ты умираешь? Он знал всё.
-Все мы когда-нибудь умрём, - ответил я с неохотой.
-И тебе не страшно?
-Нет. И ты не должен бояться за меня... и за себя.
-Не оставляй меня, прошу... Не...
-Ты просишь о невозможном. Старушка Смерть не услышит мольбы и не повременит с приходом. Такова жизнь. Она обязательно имеет начало и конец. И по этим правилам устроен мир. "Ничто не вечно под Луной..." И человек не вечен.
-Я не хочу умирать...
-Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я думал о том, что жить в человеческом теле - наказание. И что за смертью придёт освобождение... Но потом разуверился. Я уже немолод. А старые смиряются. Помнится, мой дед, когда хворал - сердце больное у него было, после войны след - постоянно причитал, когда же он в могилу сляжет. А я возражал: мол, тебе ещё жить, тебе ещё правнуков видеть... А теперь, после стольких мучений, я понимаю его. Меня не пугает смерть так, как раньше... Иногда она мне действительно кажется... освобождением... - голос мой едва не задрожал. Горький комок подкатил к горлу.
-Иван.
В памяти моей всплыли воспоминания, которые я так упорно пытался задавить, убить. Близкие мне люди... и десятки мёртвых. Тяжкий стон вырвался из моей груди и растворился в звуке падающей воды. Мальчик боялся говорить. Я чувствовал это.
-Здесь не присылают священников на покаяние. Но я хотел бы исповедоваться тебе, Алехандро, - напряжение, воцарившееся между двумя камерами, тут же исчезло, осталась только осторожность.
-Облегчи душу.
-Мне иногда кажется, что я прожил жизнь зря. Временами я думаю, что Бог послал меня на Землю, чтобы наказать.
-Бог не наказывает. Он любит, - прервал меня мальчик.
-В жизни моей было мало радостных моментов. Только детство. Но и о нём память стирают капли... Я уехал в город к отцу, чтобы учиться и работать, а за одно и семье своей, оставшейся в деревне, помогать деньгами. Успехи в учёбе, работа, награды, премии, признание... Я взлетел высоко... Когда пришли эти жуткие времена, я оказался не ко двору. Они нашли мой дневник, в котором я проливал свет на нынешнее время. Я думал о том, что эти записки найдут, но не так быстро и не те люди. Меня арестовали...
-А как ты попал в скорлупу?
На меня нашла полудрёма. Лень было даже говорить. Но я попытался собраться с силами.
-Назвал козлом одного человека...
-Зачем?
-А зачем ты пел, скажи? - я услышал в голосе своём иронию. - Каменоломни добили бы меня также быстро, как и эти стены. У меня чахотка, я часто задыхаюсь, загибаюсь от приступов. И меня уже не спасёшь... Знаешь, я ведь соврал тебе - я не такой старый на самом деле. И даже ни болезнь и ни каторга заставили меня состариться так скоро. Они лишь довершили своё дело.
-Но что же тогда?
-Жизнь! Она успела уложиться в этот маленький клочок, в тридцать два года. Жизнь измотала меня. Я ощущаю себя стариком. Но всё это скоро закончится...

Моя Река... Моя родная! Моя любовь! Ты жизнь моя! И моя кровь!
Моя Река... Широкая. Могучая. Глубокая. Живая. Твоей воде хочу отдаться я. Лишь ты уносишь в царство вечного покоя. Лишь ты даруешь жизнь иную.
Моя Река... Я часть тебя всю жизнь свою. Я часть тебя.
Моя Река... Я сын твой. Я твоё дитя.
Моя Река... Каким бы именем тебя не нарекли, ты всё равно мне мать. Я дух твой. Я твоя душа. А ты - моя.
Моя Река... И в волнах тихих я твоих исчезну. Сокроюсь. А ты меня укроешь от забот и суеты, и страхов, и беды.
Моя Река... Моя волна и жизнь моя - лишь часть твоя.
Моя река... Я ухожу с тобою навсегда.

(1) - Нет! Нет! Не виновен! Нет! (исп.)
(2) - Кто это? (исп.)
(3) - Кто тут? (исп.)
(4)- Как вас зовут? (исп.)

Strider in the night (C) 2001-2002